Растут сыны. Их у тебя четыре...(Расул Гамзатов)

Растут сыны. Их у тебя четыре...

Растут сыны. Их у тебя четыре.

Ты охраняешь мирный наш очаг,

Не зная, что в чужом, далеком мире

Взят на прицел давно наш каждый шаг.

О мама! Камушки спроси скорей ты,

Как дом родной, как сыновей сберечь?

Там, в Мюнхене, взбесившийся ефрейтор,

Скрипя зубами, изрыгает речь…

Я первоклассник… Клятвой пионерской

Народу в верности поклялся я.

А там — в Берлине — вой и гогот мерзкий,

Там брызжет ядом свастика-змея.

Пишу стихи… И больно, и отрадно

Огонь поэзии открылся мне…

А там костры уже пылают чадно

И книги Гейне корчатся в огне.

Я полюбил впервые… Я вознесся

В мечтах своих превыше наших гор.

А там, в железном плане «Барбаросса»,

Любви и жизни пишут приговор…

О мама, мама! Ты сынов растила.

Мечтала ты о радости в дому,

Не думая, что ранняя могила

Готовится уже не одному…

Сын Магомед. Он педагог.

Он учит

В Буйнакском педучилище ребят…

Какую враг ему готовит участь.

Того не знает он — мой старший брат.

Что враг шипит: «Нам не преграда — горы!

Дадут приказ — мы их взорвем, сотрем!

„Родной язык!..“ Мы с вами горцы, скоро

Поговорим на языке своем!..»

Сын Ахильчи… Он будущий географ.

Над картою склонился Ахильчи.

Не слышит брат мой шорохов недобрых,

Угроз, уже таящихся в ночи.

Не думает, что где-то спозаранок

Терзают карту, мир перекроив.

Кружком кровавым обведен Майданек.

Освенцим назревает, как нарыв…

Пока еще все тихо в нашем крае,

И горе словно далеко от нас.

Здесь пашут, строят, землю украшая,

Растят сады…

Но фюрер дал приказ…

Но фюрер дал приказ.

И на рассвете

Обрушился с небес ревущий град.

Дома взлетают…

Матери кричат…

И погибают маленькие дети.

И завертелся мир, и полетел

Вниз, под откос поломанной арбою…

О мама, мама!.. Что стряслось с тобою?

В полях растут стога кровавых тел.

…Растут, растут стога кровавых тел.

Все множатся они за лихолетье.

И будет ли тоске твоей предел?

Черным-черны, беззвездны ночи эти,

Что — ночи?! Дни и те черным-черны,

И летом мерзнешь, словно бы зимою…

Все реже вести от живых с войны.

Все больше писем с траурной каймою…

И если почтальон стучится в дверь,

Мать открывает дверь, чуть-чуть помешкав:

Не верит мама камушкам теперь —

Их обещанья были злой насмешкой.

Ты различаешь белый свет едва,

В усталом сердце отдаются взрывы,

Но поднята высоко голова.

И это знак, что сердце мамы живо

И защищать готово сыновей…

И ты поешь.