Как сок из вишни, брызнул свет зари...
Как
сок из вишни, брызнул свет зари,
И мир
открылся, как глаза у лани.
Вершины
гор, насечки, газыри —
Все
засверкало радугами граней.
Казалось,
мир вдохнул волну тепла
Весны
великой, небывало дружной.
И
вновь улыбка матери светла,
И
горе в сердце подавлять не нужно.
Ручей-скакун
бежит во весь опор,
Ломая
вскачь ущелья сон глубокий.
Ручьи
струятся по морщинам гор,
Сливаются
в могучие потоки…
Конец
войне,
спешит
домой солдат.
И
мама дождалась желанной встречи.
Увидев
нас, воскликнул:
«Я богат!»
Всех
четырех нас посадил на плечи.
— Вокруг
меня вершины наших гор.
И на
плечах — на каждом по два сына!
Как
кубачинцев золотой узор,
Отец
и дети слиты воедино.
Отец,
склонясь над очагом родным,
Взял
уголек для самокрутки:
— Дорог
Домашний
этот, добрый этот дым!
Пусть
никогда здесь не клубится порох!
В
ворота ввел он белого коня:
— Конь
белогривый! Вместе со стихами
Стань
перед нею, голову склоня. —
И
конь послушно поклонился маме.
Наструнившись
средь нашего двора,
Стоит
скакун и не пошевелится.
И
шаль порхает, празднично-пестра,
Над
белой гривой, словно чудо-птица.
Белеет
конь, закончив трудный бег.
Над
белою вершиной вьется знамя.
И,
словно шапки, кинутые вверх,
Взлетает
к небу белый дым клоками.
И в
нашем доме, где звучат стихи,
Кинжал
на стенке отдыхает старый.
И
гнездышко высоко у стрехи
Вьет
ласточек щебечущая пара.
Как
встарь, аулы лепятся к горам.
Но
жизнь пошла в аулах обновленно,
И
новых сыновей качают там
Вершин
аварских смуглые мадонны.
И ты
меж ними бережной рукой
Меня
с подушки теплой поднимаешь
И,
хлопоча, как пчелка, день-деньской,
В
одну семью всех близких собираешь…
В
засушливый тот год посев зачах,
В
горах шумели грозы то и дело.
Но
мама разжигала наш очаг,
И вся
семья у котелка сидела.
Стучали
ложки о пустое дно,
И
каждому перепадало мало,
Но
радость пробивалась все равно,
Как в
щель скалы шиповник грозно-алый.
Мы
скудный ужин ели всемером:
Родители,
четыре сына, дочка.
И
утешались: «Нет, не пропадем,
Весь
урожай сберем по колосочку».
Так
рассуждал весь честный Дагестан
И вся
страна, подхваченная бурей…
Чадит
очаг. В горах плывет туман,
Но
сквозь туман видны клочки лазури.
…Здесь,
мама, ты с черною шалью рассталась,
С той
самой, которой в беде укрывалась,
Так
что же тебе, моя мама, осталось?
Остался
кувшин, чтоб ходить за водою,
Студеной,
прохладной водой ключевою,
Тебе,
что не знала ни сна, ни покою.
Остался
возок у предгорья средь поля,
Осталась
суровая женская доля,
Остались
еще на ладонях мозоли.
Осталась
забота о старой корове,
Еще о
дровах для зимы и о крове
И
страх за отца и за наше здоровье.
Осталась
тревога о детях подросших…
Все
рвутся куда-то, но вряд ли поймешь их,
А
вдруг даст судьба им друзей нехороших?
Остались
лишь женские вздохи украдкой,
Внезапно
блеснувшая белая прядка.
Морщинка
на коже, вчера еще гладкой!
Я
вижу, как сено ты сушишь на крыше,
Стоишь
ты на крыше, как будто на круче.
Тростинкой
ты кажешься тем, кто повыше,
А
тем, кто поближе, — скалою могучей.
Стоишь
наверху ты, стоишь над скирдою,
Пускай
выплывают туманы с верховья!
Над
миром стоишь милосердным судьею
С
печалью своей и своею любовью…
Комментариев нет:
Отправить комментарий