Император И Пролетарий (Михай Эминеску)

Император И Пролетарий

Перевод Н. Стефановича

В таверне закопченной, где дым стоит клубами,

Где дня почти не видно сквозь грязное окно,

На лавках деревянных за длинными столами

Сидят угрюмо люди с суровыми глазами, —

То нищие плебеи, которым все равно.

Один сказал: «Считают, что все черно и грязно,

Лишь человек, как светоч, рассеивает тьму.

Но сам же он источник порока и соблазна,

А этот шар нечистый, вращающийся праздно, —

Его же достоянье, подвластное ему.

Что значит справедливость? Ведь это же ограда,

Хранящая богатых, их собственность и власть.

Вы можете погибнуть от мора и от глада,

Но вашими руками им рыть и строить надо,

И труд ваш непосильный спешат они украсть.

Ведь им нужны услады, улыбки, упоенья,

И солнечные Альпы, и неба бирюза.

В садах у них зимою цветущие растенья.

Они в пирах проводят свои ночные бденья,

А днем они смежают усталые глаза.

Для них и беззаконье — одна из привилегий,

Но вас они законом обуздывают всех,

Влачащих государства тяжелые телеги…

Когда ж они свершают военные набеги, —

То вашей  кровью платят за каждый свой  успех.

Вся эта пышность армий, вся эта слава флота,

Короны, что венчают седины королей,

Богатства, что таятся в подвалах у кого-то, —

Все это создается из мелких капель пота,

Стекающих по лицам измученных людей.

Религия, конечно, испытанный, удобный,

Уже на вас надетый, прилаженный хомут.

Им нужен раб смиренный, послушный и незлобный…

Ведь если б не надежда на светлый мир загробный —

О, кто бы согласился на этот адский труд?

Они в загробном мире сулят вознагражденье,

Расплату по заслугам и радость, но, увы,

В могиле ожидает вас вечное забвенье…

Напрасно в этой жизни хранили вы терпенье:

Там ничего не будет, ведь мертвые — мертвы.

Играют эти люди фальшивыми словами.

Они мечи вам дали и ждут, что вы, рубя,

Бросаясь, нападая, себя сразите сами,

Что встанете стеною за них же с их дворцами

И что войной пойдете вы сами на себя.

Зачем же быть рабами, спасая их безделье?

Зачем всего бояться и ничего не сметь?

Зачем вы в этом мире живете еле-еле,

Когда у них богатство, и роскошь, и веселье,

Свободной нет минуты, чтоб даже умереть!

Взгляните, как вас много! Могучими руками

Могли бы вы по-братски всю землю поделить.

Но стен для них не стройте, где могут под замками

Они добро упрятать или покончить с вами,

Как только разгадают, что вы хотите жить.

Им хочется блаженством упиться до упаду.

Законы защищают всю мерзость их страстей,

И вот переступили они еще преграду:

Теперь они находят преступную усладу

В позоре ваших скромных, прекрасных дочерей.

Но что же в вашем сердце усталом и покорном?

Ужели слово «рабство» уже не жжет уста?

Что есть у вас? Неволя? Слеза на хлебе черном?

Обиженные дети на их пути позорном?

Одним — и рай, и радость, другим же — нищета.

Нет, не нужны законы лжецам и лицемерам!

Для вас их измышляют, для вас их создают,

Чтоб чахли вы покорно в своем закуте сером,

И делят наказанье по рангам и размерам,

И над последним нищим вершат неправый суд.

Скорее разгромите порядок злой и грешный,

Народы разделивший на слуг и на господ.

Мы знаем, что за гробом наступит мрак кромешный,

А здесь и жизнь, и солнце, и хлеб, и воздух вешний —

Так пусть их все получат, пусть каждый их возьмет.

Разбейте, растопчите красу античных статуй

И все изображенья холеной наготы.

Зачем о совершенстве вздыхать во тьме проклятой?

Иль девушки простые не платят страшной платой,

Стремясь освободиться от черной нищеты?

Разбейте же порядок жестокий и кровавый,

Роскошные чертоги и царственный дворец,

И замок белоснежный, и храм золотоглавый,

И пусть повсюду хлынут потоки жгучей лавы,

С камней следы позора смывая наконец.

Их гордость и богатство — да будет все разбито!

Снимите с жизни слезы, убожество и страх,

И золото, и пурпур, одежды из гранита,

И пусть она прозрачной, очищенной, омытой,

Как дух невоплощенный, останется в веках.

Постройте из развалин уверенно и смело,

Как бы «мементо мори»[1], громады пирамид.

Пред вечностью бездонной, не знающей предела,

Пускай искусство душу раскроет, а не тело —

Продажное, нагое, утратившее стыд.

Скорей потоп и бурю! Ведь знаете вы сами,

Кому вы покорились в смирении своем.

Жестокие владыки сменились болтунами,

Безумные угрозы — трескучими словами.

Названья изменились, но зло осталось злом.

Очнетесь вы, как в сказке, в каком-то новом веке,

Где радость будет общей, где свет рассеет тьму,

Когда же пламя жизни погаснет в человеке,

Он, словно засыпая, свои опустит веки,

И смерть, как светлый ангел, приблизится к нему.

Расстаться с этой жизнью совсем нетрудно, зная,

Что дети остаются исполненные сил,

Что жизнь их ожидает среди земного рая,

И звонов колокольных замолкнет медь густая:

Оплакивать не надо того, кто все свершил.

Исчезнут и болезни, и беды, и напасти,

Природа обновится, исполнена щедрот;

У золота не будет его преступной власти,

И каждый выпьет кубок, в котором только счастье,

И сам же этот кубок спокойно разобьет».

…………………………………………………

В коляске едет Цезарь по набережной Сены.

Его от размышлений ничто не отвлечет —

Ни грохот экипажей, ни уличные сцены;

Теперь его раздумья сложны и неизменны,

И перед ним безмолвно склоняется народ.

Почти неуловимой улыбкой уст холодных

И взором напряженным, все видящим насквозь,

Рукой, держащей судьбы движений всенародных,

Приветствует он толпы раздетых и голодных:

Его величье с ними таинственно сплелось.

В его немом величье царит безмерный холод.

Он знает, что неправдой отравлены сердца,

Что зло непобедимо и мир навек расколот,

Что вновь на наковальню падет тяжелый молот

И этому не будет предела и конца.

И он, тиран и деспот для всякого вельможи,

Приветствует — не вас ли, начало всех начал?

Ведь вы — любых величий опора и подножье,

И всех завоеваний, и всех крушений тоже,

И Цезарь всемогущий без вас давно бы пал.

Лишь вашей грозной силой, лишь вашими тенями,

Усмешкой, проскользнувшей у ваших уст немых,

И разумом, что к правде стремится все упрямей,

Он всех обезоружил, он всех опутал вами —

И властно подавляет теперь врагов своих.

……………………………………………………..

Париж объят пожаром. Пылают башни, зданья,

Как факелы, взметнулись огни горящих крыш,

 Они летят по ветру, меняя очертанья,

И слышен лязг оружья, и вопли, и стенанья —

Так века труп тлетворный похоронил Париж.

Он был неузнаваем, пожаром озаренный.

И вот уже на глыбы гранитных баррикад

Идут в фригийских шапках плебеев батальоны,

И двинулся на битву народ вооруженный,

И медленно и глухо колокола гудят.

И женщины проходят безмолвными рядами

Сквозь огненную бурю с оружием в руках.

Их волосы на плечи спускаются волнами,

А ненависть и злоба угрюмыми огнями

Сверкает в их бездонных и сумрачных глазах.

Борись, густые кудри по ветру развевая!

Ты поднялась героем из страшной нищеты,

Не даром стягов алых склонилась тень святая,

Твой мрачный путь греховный внезапно осеняя…

Предатели виновны, но не виновна ты.

…………………………………………………

Блестит ночное море и кажется стеклянным.

Лишь волны, словно плиты, колеблются вокруг,

Спокойно исчезая за пологом туманным.

Луна своим сияньем, загадочным и странным,

Вставая из-за леса, все озарила вдруг.

А на волнах безмолвно качаются скелеты

Каких-то деревянных старинных кораблей.

Их паруса надуты, и мачты их воздеты,

И вот перед луною плывут их силуэты —

Луна для них, как знамя, они стремятся к ней.

На берегу пустынном в тени плакучей ивы

Задумавшийся Цезарь склонился на гранит.

А глади необъятной расходятся извивы,

И ветра налетают внезапные порывы,

И море, откликаясь, рокочет и звенит.

И вот по ночи звездной, топча лесов вершины,

По воздуху, по морю обходит спящий мир

Старик белобородый, бросая взор орлиный;

Венком из трав засохших увенчаны седины,—

То престарелый Лир!

Сквозь призрак проступало далеких звезд мерцанье;

И, словно отвечая на заданный вопрос,

Пред Цезарем раскрылось всей жизни содержанье,

И горестей народных унылое стенанье

В душе его, как эхо, тогда отозвалось:

«Вселенная вдохнула в людей свои стремленья,

И волю Демиурга все чувствуют в себе;

И в каждом человеке миры и поколенья

Хотят решить вопросы, которым нет решенья, —

О страсти вездесущей, о смысле и судьбе…

Таится в каждом сердце прообраз мирозданья.

Всех жизней бесконечных единое зерно.

Так дерево желает в порыве расцветанья,

Чтоб стали воплощеньем его существованья

Цветы, которым завтра погибнуть суждено.

Но так ли воплощенье любого человека

Решается игрою условий и причин?

Тут раб сформировался, здесь — царь, а там — калека,

Но жизнь во всех обличьях, от века и до века,

Всегда одна и та же, и смысл во всех один.

Во всех одни и те же безмерные желанья,

Меняются лишь формы, личины, имена,

Меняются покровы, черты и одеянья,

Но та же тайна жизни, которой нет названья,

Разбрасывает всюду желаний семена.

Но все прервется смертью, и ты, как дым, растаешь.

Бессильны все желанья, бесплодны все умы,

И что бы ты ни сделал, жизнь будет все такая ж…

И вот, опустошенный, ты с болью постигаешь,

         Что вся планета наша — лишь греза вечной тьмы».

1874

Император И Пролетарий (Михай Эминеску)